Сложность этнополитической, этнорегиональной, этнорелигиозной и этноэкономической обстановки Афганистана, имеющей множество уровней и измерений, диктует поиск таких форм организации государственного пространства и общественного строя, при котором эти интересы были бы согласованы.
Одним из таких решений предлагается федерализм. Его «правые» проекты основаны на этническом разнообразии страны и разделу ее на субъекты по этническому признаку и усиление института племенной власти, «левые» варианты делают упор на экономическом характере замкнутых регионов и подверстке административного деления под экономический регионализм, компромиссные проекты предлагают увязывать региональную экономическую специфику с этнополитической, а между этнократиями и широкой экономической и политической субсидиарностью в отношение регионов выбрать что-то среднее. Многие из этих предложений – результат «остаточной политической мысли» в отношение будущего Афганистана, так как не учитывают содержание потенциальной Афганской федерации, сконцентрировавшись на ее форме.
Этнос как следствие, а не причина
Можно рассматривать полиэтническую ситуацию Афганистана как историческую данность и проблему, которую необходимо разрешить хотя бы и силами федерализации страны, а можно как следствие. Следствие распада единого диалогового пространства внутри страны. Диалога в самом широком смысле – как единых правил разрешения споров по вопросам власти, торговли и соглашений. То есть правил в любой другой стране настолько интуитивно понятных и настолько древних, что их даже никто никогда не записывал. Френсис Фукуяма называл это базовым состоянием доверия.
В классической философской ситуации «я и другой» субъект ищет основания для предсказуемости решений по ключевым вопросам бытия. Обычно эти гарантии дает культурное или религиозное пространство. Так, люди, воспитанные в протестантской или староверческой этике, могут доходить в своем доверии очень далеко. Например, класть в дупло дерева отрезок сукна и, возвращаясь обратно по той же дороге, найти в этом же дупле кошель с золотом. Но когда эти правила распадаются, он вынужден искать гарантии доверия в семейных узах (и вести дела только с родственниками), в землячестве или общей этнической принадлежности своих контрагентов. И если таких нет, их необходимо создавать. Другими словами, этничность конструируется, а люди, производящие этническую принадлежность, являются гарантами той среды доверия, в которой совершаются соглашения, сделки и раздел влияния. Этничность становится выгодна многим в ситуации распада среды доверия, и она становится решающим фоном для социальной жизни, даже если раньше для ее участников она не была так четко проявлена.
Более того, интерес к своему племени или религии, это части того же самого процесса, а не какие-то отдельные. Если ты выдаёшь свою дочь замуж или покупаешь ковер, ты уже попадаешь в пространство социального (экономического) взаимодействия, где есть определенный фон идей, основанных хоть на этнической принадлежности, хоть на проживании в одном кишлаке, хоть на ответвлении ислама, и есть операторы, которые разрешают противоречия на основании этого идейного фона.
Любой участник афганской жизни заинтересован конструировать те или иные идентичности, так как государство не только не гарантирует базовое состояние доверия, но случается, что государственные законы противоречат обычному праву, а во многих частях страны государство просто не представлено. И любые попытки федерализации будут в конечном счете усугублять эти ситуацию, консервируя поместный этноцентрический креатив вместо того чтобы разбираться с его причинами.
Главной из этих причин видится не этнополитическая мобилизация, которую выделяют сторонники федерализации Афганистана, а социальная и торговая иммобилизация, привязка к земле на фоне разрушающейся инфраструктурной сети. Если что-то и превратит афганский лоскутный ковер в прекрасное произведение искусства, так это дорога.
И Дорога должна лежать в основе федерализации Афганистана, если в нем возникнет необходимость.
«Дорожная карта» для Афганистана
В настоящий момент вся транспортная инфраструктура Афганистана выражается одной большой подкововидной магистралью Шибарган – Балх — Мазари-Шариф – Кабул – Кандагар – Герат, построенной еще британской колониальной администрацией и приведенная в соответствие с современностью советскими специалистами во второй половине XX века. Дополняет ее идущая вдоль северо-западной границы дорога от Герата на Шибарган, а также такого же качества магистраль Герат – Кабул, пересекающая страну посередине. По сути это контур государственного присутствия в Афганистане, дальше которого официальные власти мало что контролируют.
От круговой дороги есть ответвления на Кушку (в Туркмению), Тайбад (в Иран), Чаман и Пешавар (в Пакистан), на Нижний Пяндж (в Таджикистан) и Термез (Узбекистан). Это предел регионального сотрудничества официальных властей со странами-соседями.
За пределами дороги находится неосвоенное пространство, в котором процветает полиэтническое, полирелигиозное сообщество, «всадники апокалипсиса» для официальной власти, упорядочивающие свою жизнь бесконечным переделом власти и спорами о привилегиях. Ставка властей делается на то, чтобы в этом споре заявить себя как самого «главного всадника», имеющего все основные права, для которого любой другой участник процесса является подчиненным. А значит поддерживается режим насилия. Так происходит всегда, когда в борьбе за место в институтах и правила сражаются люди, а не институты и правила состязаются в своей эффективности за образ будущего.
Самый главный выигрыш происходит не там, где люди с удостоверением кабульской полиции состязаются за душу народа с людьми, у которых на кармане удостоверение «Талибан». Главный выигрыш получит тот, кто присвоит звание быть оператором доверия, а значит освоит технологию стратегического вмешательства в процесс интенсивного и часто патологического этностроения. И это будет не человек с РПГ, это будет человек с теодолитом.
Старая восточная пословица, что не телега определяет характер дороги, а дорога определяет на какой телеге ехать, ныне является модной экономической теорией. Она звучит так: «Не интенсивный товарообмен определяет ширину транспортной магистрали, а ширина магистрали определяет, насколько интенсивным будет товарообмен между пунктами магистрали». Но социальные следствия из этой теории еще шире. Дорога разрушает изолированные анклавы, включая их в широкие социальные, религиозные и этнополитические контексты, игнорировать которые становится невозможно. Если решение сельского судьи не устраивает, теперь можно ехать в город, и там судиться по светским законам, не нравится городское правосудие, можно обратиться к кадию и т.д. Конструируемая этничность нейтрализуется новыми источниками доверия, которые приходят вместе с дорогой, и откатывается до примордиальных форм, не требующих самозваных операторов. Этничность перестает быть источником власти, равно как и местная религиозная школа с усиленным изучением наследия Абд аль-Ваххаба.
Взамен Кабул получает доступ к регионам внутренней колонизации, которые встраиваются в экономическую жизнь страны. Другими словами, если выпадающее из административного поля бездорожное пространство производит гашиш, и никакие предложения перейти на шафран его не интересуют, но пространство, связанное дорогой, даже не самой лучшей, это пространство межрегиональных экономических связей. Это значит, что оно заинтересовано создавать контур внутренней безопасности, построенный на доверительной торговле и мало заинтересованный в утрате своей связности, выпадении его секторов в теневой бизнес на гашише.
Топология
Куда бы ни пришла дорога, она приносит с собой не только новые возможности, но и новых участников. В первую очередь, появляется придорожная торговля, первый и самый робкий способ участия в национальном разделении труда и рынка. Не важно, продают у дороги ковры, персики или пиалу с чаем. Все пространство при дороге вовлекается в ее транспортный поток, поток денег, услуг и благ. Кишлаки вдоль дороги больше не могут выстраивать внутреннюю жизнь таким образом, будто дороги не существует, но и земли, которые раньше считались бесполезными и негодными, больше не могут не рассматриваться с точки зрения последующей ирригации.
Приходит в движение не только скромный капитал провинциальных центров, но и социальная жизнь. Она подчиняется ритмам и паузам большого пути, вовлекается в пики и спады магистрали. Дорога, связывающая селения, создает новые возможности для деловых или брачных связей. Следом за инфраструктурной растет социальная связанность регионов. Лоскуты афганского одеяла превращаются в узоры социального ковра. Если это может сделать небольшая двусторонняя дорога, то во что может превратить Афганистан сквозная магистраль из южных пакистанских портов через Кветту и Кандагар (высокогорная, с горными туннелями) на северо-запад к потенциальной прикаспийской кольцевой магистрали?
Если сейчас задача государственной власти — это поддержка баланса сил, чтобы на афганской карте не появлялись новые сильные игроки, то в будущем может появиться великая стратегическая задача. Не надо участвовать в деликатных разборках между исламскими течениями и внутриэтническими группировками, армия превращается в авангард индустриализации. Власти начинают контролировать все вдоль новых дорог, создавать отряды милиции из отдаленных поселений и горных кишлаков, где дорога превращается в благо, и это благо необходимо защищать превыше этнических, религиозных и региональных интересов.
Две магистрали в пуштунских землях, идущие через Анар-Дара, Фарах, Рудбар и Зарандж, вдохнут новые силы в регионы юго-западного Пакистана и юго-восточного Ирана, удивительно малонаселенные и индустриально неразвитые. Истинный свободных дух пуштунских кочевников, евразийских воинов-торговцев, «туарегов Южной Азии» получит новую редакцию, отстраненную и от религиозных догматов, и от обеспечивающих их гашенных и опиумных пайков. Великая идея Дороги превратит пустынный регион Заболь – Захедан – Панджгур — Харан – Кандагар в долину международного экономического сотрудничества.
Диверсификация международной помощи в сторону строительства транспортных путей это шаг в сторону от банального реагирования на переменчивые угрозы в пользу проекта. И под такой проект международное участие будет куда более интенсивным, так как страны-участницы вкладываются в понятный курс, а не в ответы на бесконечные вызовы безопасности. В фигуру человека с теодолитом, доверчивого кочевника, освободителя и воина-торговца.
Виталий Трофимов-Трофимов
