Тема фрагментации Афганистана, пусть и не с высокой степенью частоты, но присутствует в дискуссиях по сегодняшней афганской тематике. А ведь по сути все государства региона являются наследием тех или иных политико-географических проектов: Пакистан, Индия, все постсоветское пространство.
«И теперь мне придется двигаться все дальше и дальше на север, участвуя в Большой Игре», — писал когда-то известный романтический идеолог британского колониализма Редьярд Киплинг.
«Большая Игра продолжается», и есть смысл посмотреть на север от Афганистана: что из себя представляют бывшие советские республики и насколько велик риск проникновения радикального влияния с территории Афганистана и распространения центробежных тенденций в соседствующих с Афганистаном странах Центральной Азии. Понятно, что вопросы территориальной целостности, условия для появления и развития разного рода «автономизмов» и «сепаратизмов» чрезвычайно сложны. Данная статья есть попытка обозначить эту проблематику хотя бы «штрихами», в максимально общем виде.
Туркмения
О Туркмении в публичном пространстве принято говорить или в очень общем виде или «ничего», это очень закрытая страна, в малой степени позволяющая четко понимать происходящие в ней процессы. Тем не менее, даже простой анализ социальной, а особенно родоплеменной структуры туркменского общества все же позволяет прийти к некоторым базовым выводам, на основе которых нужно оценивать и текущие события.
На протяжении всего периода позднего советского и постсоветского времени Туркменией руководят представители одного родоплеменного объединения — ахал-текинцы. Это было менее актуально, когда республику возглавлял Сапармурат Ниязов, выросший в детском доме и лично сам в малой степени приверженный родоплеменному протекционизму. Кланово-региональная матрица гипотетической фрагментации Туркмении вполне совпадает с основной межплеменной дифференциацией: к примеру, элита населенного иомудами западного Балканского велаята давно испытывает усталость от монопольного властвования текинцев (ахалцев), ареал расселения которых (и, соответственно, социальная база поддержки) — Ахалский и Марыйский велаяты, центральная и юго-восточная часть страны. Эрсары и другие туркменские племена также вряд ли испытывают большой восторг от того, что на протяжении десятилетий отторгнуты от участия во власти и контроля над финансовыми потоками. Но наличие однолинейных расколов лишь по линии племенных взаимоотношений было бы слишком простой проблемой: на сегодняшний день наиболее явный конфликтный раскол наблюдается между двумя региональными группами текинской элиты — ахалской и марыйской. Не случайно именно в Марыйском велаяте уже устойчиво действует радикальное религиозное подполье, имеющее связи с афганской территорией. Функционирует трафик оружия, действия подпольных групп синхронизируются с нестабильностью, собственно, на границе. Очередная ситуация такого рода происходила в первые дни августа нынешнего года, когда попытка прорыва группировки численностью до 50 человек была подавлена, но при этом части боевиков все же удалось «осесть» в Тедженском оазисе при поддержке местных единомышленников.
В целом, учитывая специфику государственного устройства Туркмении и особенности демографии (расселенность по оазисам) и недостаточность коммуникаций), любые спонтанные проявления недовольства населения будут скорее всего всегда подавлены. Растущее недовольство регионально-клановых групп элиты может иметь успех только при внешней поддержке, а сложности международного позиционирования Ашхабада сегодня таковы, что желающих повлиять на ситуацию извне немало.
Влияние сопредельного Афганистана является предметом постоянного внимания руководства республики, пока в основном проявляясь в попытках туркменской дипломатии заключать с командирами действующих в афганском приграничье группировок некие локальные соглашения. История 1990-х годов знает немало примеров достаточно плодотворного сотрудничества туркменской правящей элиты с движением «Талибан». В медицинских учреждениях на территории Туркмении лечились командиры талибов, поставки горюче-смазочных материалов, боеприпасов были рядовым делом, как и поставки электроэнергии в северо-западные районы Афганистана, которые контролировались талибами. Через Туркмению осуществлялись поставки тяжелой военной техники, например, танков, производимых на Украине, которые якобы транзитом поставлялись в Пакистан, но на самом деле задерживались на афганской территории и применялись в афганском конфликте. При содействии Туркмении талибы ремонтировали на украинских заводах и свои самолеты. Такое плодотворное сотрудничество обеспечивало Туркмении определенную стабильность. Сегодняшний «Талибан» готов восстановить такие отношения с Туркменией, оттесняемый ИДУ и ДАИШ именно в этом регионе Афганистана. Но пока такого партнерства не получалось, хотя несколько месяцев Исмаил-хан и обнародовал информацию о поставках оружия талибам в Герат с территории Туркмении. Если допустить, что такое сотрудничество уже налажено, то тогда совершенно новое видение получает и недавняя нашумевшая информация о поставках вооружения талибам в афганскую провинцию Сари-Пуль «неизвестными иностранными вертолетами» — просто географически ближайшие аэродромы для таких поставок находятся как раз в Туркмении.
Но не исключено, что отсутствие настоящей границы между Туркменией и Афганистаном, которая и в советское время была достаточно проходима, наличие родственного населения с обеих сторон афгано-туркменской территории может сыграть с туркменами злую шутку. Отдельные террористические группировки, состоящие из афганских этнических туркмен, связаны не только и не столько с «Талибаном», хотя бы относительно договороспособным, а с находящимися во враждебных отношениях с талибами группировками «Исламского государства» (запрещено в РФ). Учитывая собственные интересы местных полевых командиров непуштунских общин, агрессивную политику действующего кабульского правительства по утверждению пуштунского доминирования в стране, весь комплекс межэтнических противоречий, а еще более — антагонистические транснациональные противоречия, связанные, в частности, с проектом газопровода ТАПИ, да и с газовым комплексом Туркмении в целом, — можно предполагать, что эффективность локальных переговоров Ашхабада вряд ли будет уверенной и постоянной.
Узбекистан
В силу определенной специфики предшествующего исторического процесса В Узбекистане деление элиты до еще недавнего времени происходило не по родоплеменному, а строго по региональному признаку. Исторически сложилось так, что все политические элиты делились на пять региональных групп: ташкентская группировка, самаркандская группировка, к которой примыкала и южная группировка (Джизак, Кашкадарья, Сурхандарьинская область), группировка Ферганской долины и западная группировка Бухары и Хорезма.
В постсоветский период у власти находился альянс двух основных группировок — ташкентской и самаркандской, с примыкающим к Самарканду югом. Основная оппозиция дислоцировалась в Ферганской долине и на западе Узбекистана. Западная оппозиция, возглавляемая известным в советское время поэтом Салаем Мадаминовым (Мухаммадом Салихом), в начале 1990-х годов сделала ставку на национализм. На президентских выборах 1992 года Мухаммад Салих, лидер оппозиционного «Народного движения Узбекистана», легко проиграл Исламу Каримову, после чего действиями властей эта оппозиция была нейтрализована. Мухаммад Салих эмигрировал, и о нем мало кто вспоминает, вряд ли новое поколение граждан Узбекистана знает его даже как поэта. Ферганская оппозиция носит несколько иной характер, все исламистские террористические движения во главе с широко известным ИДУ (Исламским движением Узбекистана) произошли именно оттуда, из ферганских областей Узбекистана.
До самого последнего времени говорилось многое об ожидавшемся транзите власти в Узбекистане, о якобы неизбежной нестабильности и борьбе кланов за верховную власть в республике в связи со смертью Ислама Каримова. Однако такой алармизм был излишним. Происходящие из ташкентской и самаркандской групп конкретные люди, под контролем которых оказался транзитный период, отчетливо понимали и понимают, что Узбекистан слишком сложная страна, это более половины населения региона, и Узбекистан, по большому счету, несет ответственность за стабильность не только внутри своей страны, но и за все сопредельные государства Центральной Азии. Вероятно, непросто, но был найден компромисс, приведший к избранию президентом Шавката Мирзиёева и решивший главную задачу: не допустить деструктивных действий со стороны ферганской исламистской оппозиции. Основная политическая элита республики оказалась индифферентна к каким-то конфликтным методам передела сфер влияния с использованием населения. Революционный сценарий изначально был исключен. Для всей политической элиты Узбекистана, включая и ту ее часть, которая управляет силовым блоком, и ту, которая гипотетически могла быть недовольна существующим статус-кво, всем им «андижанская прививка» — имеются в виду события 2005 года в Андижане — пошла на пользу. Тем более что содержание подобных попыток в Узбекистане может быть только одно — религиозно-экстремистское, а для общества в целом это абсолютно неприемлемо, и любые действия по нейтрализации гипотетической дестабилизации будут иметь общественную поддержку.
Но главное с точки зрения оценки политической элиты было, вероятно, даже не в этом. Главное это то, что современная политическая элита Узбекистана, сформировавшаяся за четверть века после развала СССР, сильно отличается от той, которая была в начале 1990-х. Она в значительной мере преодолела клановый характер и в высокой степени консолидирована в том, что касается общенациональных интересов Узбекистана. Наверное, не будет преувеличением сказать, что с точки зрения эволюции и политической элиты, и общества в целом, Узбекистану в наибольшей мере, нежели кому-то из соседей, удалось пройти процесс консолидации и достичь некой критической точки, за которой превалирует общенациональная, общегражданская, а не региональная, идентичность.
Формально уязвимые места есть и в Узбекистане. На протяжении четверти века эпизодически функционеры некоторых радикальных структур, вещая из-за границы, пытались вбросить в информационное пространство идею создания «халифата» в Ферганской долине. Извне же и так же эпизодически появляются и рассуждения о некой особой этноидентичности «хорезмийцев», о статусе Каракалпакии или о принадлежности Бухары и Самарканда. Но реальность уже такова, что в самом Узбекистане на этот счет существует вполне устойчивый консенсус политических элит, составляющих единую сверхэлиту страны. Ротации и перемещения элит весь постсоветский период дают свои результаты. А с приходом в активную жизнь нового поколения политической элиты, воспитанной уже не в Узбекской ССР, а в Узбекистане, это ощущение целостности может только укрепиться.
Таджикистан
Таджикистан пришел к развалу Советского Союза и обретению собственной независимости в условиях монополии на власть со стороны одного регионального клана, «ленинабадского», или, оперируя более современными определениями, «согдийского». Таджикистан делится на четыре основных региона: Юг (Хатлонская область), северная Согдийская в прошлом Ленинабадская область, припамирская область (Каратегин) и Памир. Региональный эгоцентризм был одной из важнейших причин гражданской войны, региональный эгоцентризм оказался и одним из ее важнейших последствий.
Во время гражданской войны в Таджикистане, которую принято считать войной между радикалами-исламистами и сторонниками светского пути развития, на самом деле воевали между собой регионы. Ленинабадская (Согдийская) область не желала участвовать в конфликте, просто перекрыв перевалы, изолировалась и существовала практически все время гражданской войны самостоятельно. Воевали между собой в основном южный кулябский регион и Каратегинская зона, где сосредоточено наиболее религиозное население Таджикистана. По мере развития конфликта понадобились лозунги, под которые и была подведена соответствующая идеология.
Каратегинские таджики, которых иногда называют гармцами, — это особая локальная группа таджиков, этнокультурная общность которой проявляется не только в специфическом каратегинском диалекте, родственных связях и бытовом укладе. С прошлых веков каратегинцы имеют репутацию особо ревностных мусульман, очень многие каратегинцы еще в XIX веке служили муллами в кишлаках других регионов Средней Азии. После Октябрьской революции 1917 года Каратегинская долина была едва ли не важнейшим из оплотов басмаческого движения в тогдашней Восточной Бухаре. Басмаческое движение в этой исторической области было подавлено лишь в 1930-х годах. В годы советской власти каратегинцы, как локальная группа, служившая опорой басмаческого движения, находились в опале: например, представители каратегинской элиты никогда не занимали высоких партийных и государственных постов. Именно этим нужно объяснять в первую очередь и высокую активность каратегинцев в гражданской войне 1990-х годов на стороне оппозиции.
Памир так же был обделен участием в дележе власти в Таджикистане в советское время, как и Каратегин. Уже по ходу гражданской войны 1990-х Горный Бадахшан оказался изолирован и существовал во многом на средства лидера мирового исмаилизма Карима Ага-хана IV, что в условиях общего для всех религиозного ренессанса того времени усилило в регионе и позиции Ага-хана. Применительно к Памиру, имеющему еще со времен СССР статус автономной области в составе Таджикистана, со стороны самих памирцев никогда не было каких-либо посылов о возможности создания исмаилитского государства. О такой возможности, подразумевающей территории Афганистана, Таджикистана, Пакистана и приграничные районы Китая, где проживают в основном исмаилиты, время от времени пишут афганские, пакистанские и индийские политики. Тем не менее, сложная география, в рамках которой по настоящее время можно лишь условно говорить о какой-либо общетаджикской идентичности населения и элит, отсутствие эффективного государства, которое могло бы предложить гражданам республики успешный объединяющий проект, оставляют вопрос региональных сепаратизмов в Таджикистане открытым.
Впрочем, обращаясь к недавней истории, интересно отметить и такой факт, что союзниками по оппозиции 1990-х являлись как Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), отражавшая в своей программе религиозные ценности суннитского толка, так и партия «Лаъли Бадахшон», отстаивавшая интересы памирских исмаилитов. Объединяющим же достаточно разнородные силы оппозиции было как раз неприятие монополии на власть со стороны других регионов.
Александр Князев
Бред сивой кобылы
Князев это уже бренд. Отлично.